Друнина нежный рот и высокие брови

«СМИРНАЯ»

(Поэма)

В июне 1944-го была принята последняя радиограмма Смирной — радистки Кима: «Следуем программе…» Под именем Кима в немецком тылу работал советский разведчик Кузьма Гнедаш, под именем Смирной — Клара Давидюк, москвичка с Ново-Басманной улицы.

ПРОЛОГ

Я в году родилась том самом,
Что и Клара. Сто лет назад
Нас возили на санках мамы
В скромный Бауманский сад.

От вокзалов тянуло чадом,
Вдаль гудок паровозный звал.
Мы и жили почти что рядом,
Разделял нас один квартал.

В том московском районе старом
Каждый домик мне был знаком.
На Басманную часто, Клара,
Я ходила за молоком.

Ты напротив жила молочной,
Мы встречались не раз, не пять.
Если б знала я! Если б!.. Впрочем,
Что тогда я могла бы знать?..

НАЧАЛО

Застенчивость. Тургеневские косы.
Влюбленность в книги, звезды, тишину.
Но отрочество поездом с откоса
Вдруг покатилось с грохотом в войну.

Напрасно дочек умоляют дома,
Уже не властен материнский взгляд —
У райвоенкоматов и райкомов
Тургеневские девушки стоят.

Какие удивительные лица
Военкоматы видели тогда!
Текла красавиц юных череда —
Казалось, выпал жребий им родиться
В пуховиках «дворянского гнезда».
Казалось, благородство им столетья
Вложили в поступь, в жесты, в легкий стан.
Где взяли эту стать рабочих дети,
И крепостных праправнучки крестьян?..
Все шли и шли они — из средней школы,
С филфаков, из МЭИ и из МАИ —
Цвет юности, элита комсомола,
Тургеневские девушки мои!
И там тебя я видела, наверно,
Да вот запомнить было ни к чему.
Крутился времени жестокий жернов,
Шла школьница к бессмертью своему.

На нежных скулах отсветы пожара,
Одно желанье —
Поскорее в бой!..
Вошла к секретарю райкома Клара
И принесла шестнадцать лет с собой.

И секретарь глядит, скрывая жалость:
«Ребенок. И веснушки на носу…»
Москва. Райком. Так это начиналось.
А в партизанском кончилось лесу…

КОНЕЦ

Предсказывая близкую победу,
Уже салюты над Москвой гремят,
А здесь идут каратели по следу,
Вот-вот в ловушку попадет отряд.

Такое было много раз и ране —
Не первый день в лесу товарищ Ким.
Но он сейчас шальною пулей ранен,
Ему не встать с ранением таким.
«Всем уходить!»— приказ исполнят Кима,
И только ты не выполнишь приказ,
И будешь в первый раз неумолима,
И будешь ты такой в последний раз…
Ким все поймет, но, зажимая рану,
Еще попросит: «Клара, уходи!»
Сжав зубы, девушка с пустым наганом,
Бледнея, припадет к его груди.
Потом, уже нездешними глазами
Взглянув в его нездешнее лицо,
Пошлет в эфир: «Мы следуем программе» —
И у гранаты выдернет кольцо…

ГОЛОС КЛАРЫ

К. Давидюк и К. Гнедаша похоронили вместе в центре белорусского города Слоним.

Никогда и никто
Разлучить нас друг с другом не сможет,
Нас война повенчала
В солдатской могиле одной.
Кто за право быть вместе
Платил в этом мире дороже?—
За него заплатили мы
Самой высокой ценой.
Каждый год по весне
К нам сбегаются маки, алея,
Полыхают тюльпаны,
Пионы сгорают до тла…
Ни о чем не жалею,
Нет, я ни о чем не жалею:
Я счастливой была,
Я счастливою, мама, была!

ЭПИЛОГ

Уже смягчили боль десятилетья,
Лишь на Басманной так же плачет мать.
Шумят за окнами чужие дети,
Фронтовики приходят помолчать.

Еще доски мемориальной нету…
И все ж, пробившись через толщу лет,
Вдруг вспыхнуло звездою имя это
И в душах яркий прочертило след.

А я бессонной вспоминаю ночью,
Что мы встречались — и не раз, не пять.
Когда бы знала я тогда!.. Но, впрочем,
Что я тогда могла о Кларе знать?

ПРОДОЛЖАЕТСЯ ЖИЗНЬ…

Порошили снега,
Затяжные дожди моросили,
Много раз соловьи
Возвещали о новой весне…
Ясноглазые парни —
Кристальная совесть России,
Не дают мне стоять
От житейских тревог в стороне.

А когда покачнусь
(И такое бывает порою),
Незаметно помогут,
Спокойно поддержат меня
Ясноглазые парни,
Которых военной сестрою
Мне пришлось бинтовать,
Довелось выносить из огня.

Продолжается жизнь.
И нельзя в стороне оставаться,
Потому что за мной
Боевым охраненьем стоят
Ясноглазые парни,
Которым навек восемнадцать —
Батальоны домой
Никогда не пришедших солдат.

«Колдует тропинка лесная…»

Колдует тропинка лесная
Над шалою талой водой…
Я зависти к юным не знаю —
Была в свой черед молодой.

И шла наша молодость к маю
По самой Великой войне.
Я зависти к юным не знаю —
Пускай позавидуют мне!

«Мне близки армейские законы…»

Мне близки армейские законы,
Я недаром принесла с войны
Полевые мятые погоны
С буквой «Т»— отличьем старшины.

Я была по-фронтовому резкой,
Как солдат, шагала напролом,
Там, где надо б тоненькой стамеской,
Действовала грубым топором.

Мною дров наломано немало,
Но одной вины не признаю:
Никогда друзей не предавала —
Научилась верности в бою.

«Я — ТАНЯ»

Нежный рот и упрямые брови —
Восемнадцать девчоночьих лет.
В партизанских лесах Подмосковья
Никогда не сотрется твой след.

Олененок с большими глазами,
Смуглых щек полудетский овал…
Посылал командир на заданье —
Оказалось, в бессмертье послал.

Ты попалась гестаповцам в лапы —
Тяжелей не придумать беды.
И палач раскаленную лампу
Подносил тебе вместо воды.

Сапогами девчушку топтали:
— Где другие бандиты, ответь!
Как зовут? Ты откуда?
— Я — Таня.
Где другие? Готовят вам смерть!

И по снегу ногами босыми,
Крепко сжав окровавленный рот,
Как на трон, партизанка России
На высокий взошла эшафот.

Огляделась: «Что плачете, люди!
Наши близко! Они отомстят…»
Ветер осени слезы мне студит —
Было б нынче тебе шестьдесят.

Нет, осталась ты юною, слышишь?
Над тобою не властны года.
В небе Вечности всходишь все выше
Комсомольская наша звезда!

«Когда проходят с песней батальоны…»

Когда проходят с песней батальоны,
Ревнивым взглядом провожаю строй —
И я шагала так во время оно
Военной медицинскою сестрой.

Эх, юность, юность! Сколько отмахала
Ты с санитарной сумкой на боку!..
Ей-богу, повидала я немало
Не на таком уж маленьком веку.

Но ничего прекрасней нет, поверьте
(А было всяко в жизни у меня!),
Чем защитить товарища от смерти
И вынести его из-под огня.

«А годы, как взводы, идут в наступленье…»

А годы, как взводы, идут в наступленье…
Ворчит мой комбат: «Опухают колени,
И раны болят, и ломает суставы…»
А ты поднимись, как у той переправы,
У той переправы в районе Ельца,
Где ты батальон выводил из кольца!

Комбат мой качает висками седыми:
— Мы были тогда, как щенки, молодыми,
И смерть, как ни странно, казалась нам проще —
Подумаешь, пули невидимый росчерк!

Комбат, что с тобой? Ты не нравишься мне!
Забыл ты, что мы и сейчас на войне.
Что годы, как взводы, идут в наступленье…
А ты примиряешься с мыслью о плене —
О плене, в который нас время берет…
А может, скомандовать сердцу: «Вперед!»
А может быть, встать, как у той переправы?
Плевать, что скрипят, как протезы, суставы!

Он чиркает спичкой, он прячется в дыме,
Он молча качает висками седыми…

«Я, признаться, сберечь не сумела шинели…»

Ветераны

Нас война
Своей накрыла тенью,
Словно “мессершмитты” батальон,
И приговорила к бюллетеням…
Душно. Снова воздух раскалён.
Вновь проклятой кисточкой по горлу
Начинает щекотать “болесть”,
И опять приходится покорно,
Как в сугробы,
В простыни залезть.
Ночи напролёт
Колотит кашель,
Ночи напролёт
Огнём горю.
“Да, нас мало,
Но ведь мы в тельняшках!”, –
Сверстникам со смехом говорю.
“Мы ещё поборемся, солдаты,
Мы ещё продвинемся вперёд,
В нашей жизни был
И сорок пятый,
А не только
Сорок первый год!”

* * *

Я всё грущу
По тем комбатам юным –
Знамёнам, отпылавшим на войне.
А ты задел лишь ненароком струны
Прикосновенья ждавшие во мне.

Одна судьба,
Одни воспоминанья,
Один, уже ушедший, лучший друг…
Наш поздний путь
Был вычислен заране –
Могла ли миновать
Заветный круг?

Нет, ничего
Не в силах изменить я.
И сердце рвётся
Попусту моё…
Там, на войне,
Не думали о быте,
Там, на войне,
Царило Бытие.

Была я глупой девочкой
Когда-то,
Опять люблю,
Как в восемнадцать лет.
Но не тебя –
Люблю того комбата,
Которого давно
На свете нет…

Ребёнку

Которую ночь не спится.
Ты дремлешь,
Припав ко мне.
Льняные твои ресницы
Чуть вздрагивают во сне.

Вздохнул. Улыбнулся слабо.
Не скоро ещё рассвет…
Когда я тебя могла бы
Собою прикрыть от бед!

* * *

Зачем нам дарит жизнь
Любовь и дружбу?
Теряем близких мы,
Теряют нас они.
Зачем же прикипать
Сердцами нужно?
Сосчитаны у человека дни…
О, как бы стали
Мы неуязвимы,
Ни за кого на свете
Не страшась!
И сколько пуль бы
Пролетало мимо,
И сколько бедствий
Миновало нас!
Мне не под силу
Новых бедствий глыбы,
Мне не под силу
Горя целина…
Потом, опомнясь,
Говорю: “Спасибо
За то, что всё мне
Выдано сполна,
Что сердце
Не горело вполнакала,
Что скидок мне
Не сделано нигде.
Благодарю судьбу –
Я испытала
Всё то, что делает
Людьми людей!”.

Есть в России святые места…
Триптих

1.

Поэт проснулся, словно от толчка,
Опять вернулось наважденье – боже! –
Над ним склонилась та, что далека,
Что никогда к нему прийти не сможет.
Какое тонкое и гордое лицо!
Не забываются такие лица…
Светает. Пушкин вышел на крыльцо,
Не Сороть – море Чёрное дымится.
Прикрыл глаза: уединённый грот
И женщина, забывшая гордыню, –
Графиня Воронцова…
Нежный рот,
Глубокий умный взгляд,
Бровей разлёт…
Когда же наваждение пройдёт,
Когда же страсть,
Когда любовь остынет?
Когда освободится от оков
Незащищённая душа поэта?
Ведь ныне даже лепет ручейков
Ему напоминает моря лепет
И лепет женщины.
Уединённый грот,
Он, обнимающий её колена…
Когда же наваждение пройдёт?
Когда же вырвется душа из плена?
Когда, когда?..
Присел он на крыльцо.
Не Сороть – море Чёрное дымится.
А в дымке – тонкое и гордое лицо.
Не забываются такие лица…

2.

Какие только не случались были!
Сравнится ль сказка
С правдою иной?
Тригорское, Михайловское были
Всего лишь сёлами,
Разбитыми войной…
И в тех аллеях,
Что для сердца святы,
Там, где Поэт
Бродить часами мог,
Фельдфебель из Баварии
Впечатал
Следы своих подкованных сапог…

3.

Есть в России святые места –
Если друг тебя в горе покинет,
Если вдруг на душе пустота,
Ты пойди поклонись святыне.
Поброди вдоль Тригорских прудов
И в Михайловских ласковых рощах –
Как бы ни был наш мир суров,
Там всё сложное станет проще,
И над Соротью голубой
Вдруг обратно помчится Время.
Ты свою позабудешь боль,
Обретёшь ты второе зренье.

В Карабихе у Некрасова

Холодный дождь
Пытался неустанно
Нас разогнать –
Напрасные мечты!
Лишь зонтиками
Расцвела поляна –
Раскрылись
Исполинские цветы.

Стихи, стихи!
Самозабвенно слушать
И под дождём умеет вас народ.

Нет, никогда
Моей России душу
Благоразумный Запад
Не поймёт…

Выходной

Кормить синичек прихожу опять
В старинный парк,
Что над Москвой-рекой.
Не думала, что буду здесь стоять
Когда-нибудь с протянутой рукой!

А вот стою
И, может быть (как знать?),
В такой позиции убью полдня –
Пока пичуга соизволит взять
С ладони подаянье у меня…

* * *

Запорола сердце, как мотор, –
В нём всё чаще, чаще перебои…
До каких же в самом деле, пор
Брать мне каждый сантиметр
С бою?

Ничего!
Кто выжил на войне,
Тот уже не сдастся
“На гражданке”!
…С нестерпимым грохотом
По мне
Проползают годы,
Словно танки…

Штабистка

Выплывают опять из тумана
Эти дерзкие брови вразлёт,
И улыбка с грустинкою странной,
И форсистых сапожек полёт,
И защитное строгое платье,
И углы локотков и колен –
Озорная, с мальчишеской статью,
Все сердца захватившая в плен,
Всех лишившая в штабе покоя…

У моста, там, где бомбы рвались,
Над угрюмой нерусской рекою
Превратилась она в обелиск…

Те штабисты давно уже деды,
Но порой, вспоминая войну,
То один, то другой
В День Победы
Отойдёт потихоньку к окну.
И возникнут опять из тумана
Эти дерзкие брови вразлёт,
И улыбка с грустинкою странной,
И сапожек беспечный полёт…

СТЕПНОЙ КРЫМ

Есть особая грусть
В этой древней земле —
Там, где маки в пыли,
Словно искры в золе,
И где крокусов синие огоньки
Не боятся еще человечьей руки.

Вековая, степная, высокая грусть!
Ничего не забыла великая Русь.
О, шеломы курганов,
Каски в ржавой пыли! —
Здесь Мамая и Гитлера
Орды прошли…

В ЛЕСУ

Там, где полынью пахнет горячо,
Там, где прохладой тонко пахнет мята,
Пульсировал безвестный родничок,
От глаз туристов зарослями спрятан.

И что ему судьба великих рек?—
Пусть лакомится еж водою сладкой!
…Давным-давно хороший человек
Обнес источник каменною кладкой.

Как маленький колодезь он стоял.
Порой листок в нем, словно лодка, плавал.
Он был так чист, так беззащитно мал,
Вокруг него так буйствовали травы!..

Однажды, бросив важные дела
И вырвавшись из городского плена,
Я на родник случайно набрела
И, чтоб напиться, стала на колена.

Мне родничок доверчивый был рад,
И я была такому другу рада,
Но чей-то вдруг почувствовала взгляд
И вздрогнула от пристального взгляда.

Сквозь воду, из прозрачной глубины,
Как будто из галактики далекой,
Огромны, выпуклы, удивлены,
В меня уставились два странных ока.

И тишина — натянутой струной.
Я даже испугалась на мгновенье.
То… лягушонок — худенький, смешной —
Увидел в первый раз венец творенья!

И вряд ли я забуду этот миг,
Хоть ничего и не случилось вроде…
Пульсирует ли нынче мой родник
И жив ли мой растерянный уродик?

Как жаль, что никогда я не пойму,
С улыбкой встречу вспоминая эту,
Какой же показалась я ему?—
Должно быть, чудищем с другой планеты!

«Зима, зима нагрянет скоро…»

Зима, зима нагрянет скоро,
Все чаще плачут небеса.
Пошли на приступ мухоморы —
Горит разбойная краса.

С ножом — как тать! — под дождик мелкий
Бреду на поиски опят.
Свернувшись, в дуплах дремлют белки,
Лисицы в норах сладко спят.

Стал молчаливым бор отныне,
И грусть разлита в тишине.
Бреду одна в лесной пустыне,
Кипенья лета жалко мне…

Но вот другое обаянье
Меня в другой берет полон.
То обаянье увяданья —
Осенний сон, осенний сон…

«Что ж, и мы, как все на свете, бренны…»

Что ж, и мы, как все на свете, бренны.
По-солдатски нужно встретить смерть.
Уходить с достоинством со сцены —
Это тоже надобно уметь.

Прожито немало — слава богу!
Было плохо. Было хорошо.
Выпьем же, товарищ, на дорогу,
Наливай, ровесник, «посошок»!

ЧЕЛОВЕК

Человек всемогущ, словно бог,
Вечно в поиске, вечно в движенье.
Он боязнь высоты превозмог
И планеты родной притяженье.

До чего человек уязвим!—
Балансирует вечно на грани:
Каждый камень, нависший над ним,
Может сдвинуться, грохнуться, грянуть.

Человек изворотлив, как черт,
Впрямь владеет он дьявольской силой —
Улыбаясь, к немилой идет,
Улыбаясь, уходит от милой.

Как же слаб этот черт, этот бог! —
Сколько раз от единого слова
Стать несчастным мгновенно он мог
И счастливым мог сделаться снова…

ДОБРОТА

Стираются лица и даты,
Но все ж до последнего дня
Мне помнить о тех, что когда-то
Хоть чем-то согрели меня.

Согрели своей плащ-палаткой,
Иль тихим шутливым словцом,
Иль чаем на столике шатком,
Иль попросту добрым лицом.

Как праздник, как счастье, как чудо
Идет Доброта по земле.
И я про нее не забуду,
Хотя забываю о Зле.

СУЕТА

Сражаться насмерть с суетой.
Не опускать пред нею знамя,
С лукавой, ненасытной — той,
Что разлучает нас с друзьями.
Что славословит, льстит подчас:
Президиум, вниманье зала.
Что от стола уводит нас
В те свадебные — генералы…

Мой стол, мой бруствер!
Только ты
Меня обезопасить можешь
От артналета суеты,
Ее обстрелов и бомбежек…

НА ЭСТРАДЕ

Аудитория требует юмора,
Аудитория, в общем, права:
Ну, для чего на эстраде угрюмые,
Словно солдаты на марше, слова?
И кувыркается бойкое слово,
Рифмами, как бубенцами, звеня.
Славлю искусство Олега Попова,
Но понимаю все снова и снова:
Это занятие не для меня…

Требуют лирики. Лирика… С нею
Тоже встречаться доводиться мне.
Но говорить о любви я умею
Только наедине.
Наедине, мой читатель, с тобою,
Под еле слышимый шелест страниц
Просто делиться и счастьем, и болью,
Сердцебиеньем, дрожаньем ресниц…