Нарисую глаза губы брови вразлет

Брови “домиком” делают ваше лицо вечно удивленным? Или неудачное “профессиональное” окрашивание сделало вас похожей на престарелого трансвестита? Научитесь корректировать форму бровей самостоятельно, и вы удивитесь, как сильно это поможет вам сэкономить на косметике.

Для тех, кто не в теме:

1. Часть уроков по макияжу

2. Часть уроков по макияжу. Косметика и инструменты

3. Часть уроков по макияжу. Основа под макияж

Как профессионал, я знаю какое влияние оказывает на лицо верно выбранная форма бровей – оно преображается кардинально! И самые красивые брови, это конечно брови “вразлет”, словно распахнутые крылья птицы. У большинства женщин, однако, естественным образом кончик брови опускается вниз. Это влечет за собой зрительный эффект опускания внешнего уголка глаза, а дальше, по принципу цепной реакции, и ощущение “опускания” всего лица. Подчеркиваются морщины, круги и наплывы под глазами и, даже, ощущение опускания уголков губ, что уже совсем смерть для лица, даже хорошенького от природы.

Именно поэтому задача коррекции (в народе “выщипывания”) бровей заключается именно в приподнятии их внешних кончиков и зрительном увеличении расстояния между веком и бровью.

Сейчас в моде брови четкой формы, придающие лицу уверенное выражение

6. Коррекция бровей.

• Щеточкой для бровей расчешите их вверх и проанализируйте их форму. Подумайте, какие из волосков по нижнему краю брови следует удалить, чтобы их линия приобрела ровный, плавный изгиб в последней трети приподнимающийся вверх.

• Косметическим карандашом проведите эту желательную линию или закрасьте консилером те волоски, что лежат ниже ее и подлежат удалению.

Попытки выщипывать брови “на глаз” приведут к неминуемой асимметрии двух половин лица. Когда вы сначала безопасно рисуете правильную линию брови, а только потом беретесь за щипцы гарантирует вас от ошибок

• Щипчиками удалите лишние волоски выщипывая их по направлению роста волоса.

• Еще раз причешите брови, обращая внимание на излишне длинные волоски, те, что заметно выступают за верхнюю линию брови. Их можно аккуратно постричь маленькими ножничками, формируя верхнюю линию брови. Не стоит выщипывать волосы по верхней линии.

Вот как должна выглядеть идеальная бровь в соответствии с пропорциями лица.

Эти линии можно (и нужно) “прочертить” на лице перед каждым сеансом коррекции. Достаточно взять длинную кисточку или карандаш и приложить к лицу по направлению этих вспомогательных линий, а полученные точки зафиксировать на коже карандашной отметкой. После чего нарисовать уже форму брови вам будет не сложно

• Если в верхней или нижней линии бровей находятся заметные пропуски, пустые места, их можно заполнить карандашными черточками, имитирующими цвет и направление настоящих волосков. Карандаш для бровей должен быть всегда остро заточен, чтобы линии не выглядели грубыми и неестественными.

Еще лучше, чем карандашом, подчеркивать цвет бровей тонкой скошенной кисточкой из жесткого ворса с помощью теней пыльно-бежевого цвета. В продаже есть даже специальные тени для коррекции бровей. Если у вас есть возможность их приобрести, я рекомендую это сделать – это станет одним из лучших ваших вложений в косметику.

Ошибки коррекции

А теперь о грустном: не делайте так! Большая круглая головка брови и тоненький выщипанный хвостик выглядят ужасно на лице. Так же как и кругленькие бровки “домиком”. Это устаревшая форма из 40х годов прошлого века, делающая вас похожим на Арлекино.

Правильно откорректированные брови добавляют + 100 к молодости и красоте лица!

В следующей части мы научимся правильно корректировать уже всю форму лица целиком. Если вам понравилась информация в этой статье, поставьте, пожалуйста, лайк.

Благодарю ????????????????

Ну и конечно стоит подписаться на канал, чтобы не пропустить продолжение

Врешь, не уйдешь…

Вижу ее – бегущую в сумерки, в ночь, светлую, длинноволосую, в темноте и не разберешь, во что одета. То пропадает в тени, то снова появляется – среди руин, осколков стекла, бежит, перескакивая через трупы.

Не уйдешь…

Рокот самолетов высоко в небе, екает сердце, сейчас опять снаряды будут рвать в клочья землю, опять… Где-то надрывается сирена, где-то прячется все, что еще может спрятаться, что еще не лежит с простреленной головой, или размозженное – под обломками…

Она бежит. Она как будто не слышит рева сирен и рокота в небе.

Целюсь – как будто в нее можно прицелиться, стреляю – как будто в нее можно попасть. Даже не вздрогнула, и черт пойми, куда ушла пуля…

Не попал… а кто знает, может, и попал, может, в нее можно выпустить целую обойму – и она не умрет…

Снаряды рвут землю.

Еще уцелевшая высотка медленно оседает, тонет в туче пыли.

Вижу ее – несется в сторону какого-то фургона, что-то отчаянно кричит. Ее заберут, ее увезут отсюда, люди с красными крестами, они увозят женщин и детей, они заберут ее, они не знают, что прячется под маской женщины…

Она замирает перед фургоном, люди в фургоне видят ее, видят меня.

Мир замирает. Кажется, даже бомбы застыли – в небе, взорванная земля замирает в воздухе, не слышу собственного сердца…

Винтовка прыгает в руке, больно отдает в плечо…

Крик – как из ниоткуда, вижу ее, с простреленным плечом, вижу кровь, черт, значит, все-таки ее можно подбить, эту тварь…

Она исчезает – в фургоне, бегу к ним, как они на меня смотрят, грязного, залитого кровью, стреляющего в женщину… Земля разрывается передо мной, швыряет меня в песок, успеваю увидеть фургон, несущийся по бездорожью…

Мертвая земля.

Руины того, что когда-то было великим городом.

Прихожу в себя – медленно, нехотя, хочется лечь, не двигаться, лежать долго-долго, века и века, пока солнце не остынет, земля не разлетится в прах…

Треск вертолета.

Не сразу понимаю – что за мной, прихожу в себя, когда слышу шаги, вот она, смуглая, полная, с раскосыми глазами, наклоняется надо мной. Не та она, за которой я гнался. Другая. Крупная, пышнотелая. Нос горбинкой. Брови вразлет.

Чувствую, как жизнь возвращается ко мне.

– Что… ушла эта?

Не сразу понимаю – спрашивает меня.

– А… да… в фургоне ее увезли…

– Упустил?

Падает сердце.

– Упустил.

Она кивает. Она не будет ругать. Это же не босс в конторе, чтобы ругать, я вас когда просил это сделать, а, вот теперь сами вчерашний день догоняйте, раз вы такой умный… Она же не генерал на плацу, чтобы ругать, а что, у нас в армии теперь принято небритыми ходить, а? А что, новый устав, что сапоги чистить не надо, а я что-то не слышал…

Она не будет ругать… она через пару дней найдет себе нового наемника, сто миллион первого, я останусь в списке, как очередной – не выполнивший…

Рывком поднимаюсь с песка, земля подпрыгивает, бьет меня по лицу.

.

– …как сообщает РИА-новости сегодня в шесть тридцать по местному времени коалиционные войска вторглись в Египет…

Она толкает меня в плечо – резко, решительно.

– Слыхал?

– Ага, – чашка чуть не падает из рук.

– Давай… туда.

Вздрагиваю. Как туда, что, прямо сейчас, вот так, с места в карьер, среди ночи, а поужинать, я только рот раскрыл, а спать, она что, не понимает, что людям спать надо…

– В самолете поспишь, – она будто читает мои мысли, – давай… туда. Не уйдет от нас тварь эта, не уйдет…

Она обнимает меня – падает сердце, вот кто умеет обнимать, наши женщины так не умеют… Будто заново рождаешься, и голод, усталость, и все на свете – уходит, уходит, крылья расправляются за спиной…

Глаза-агаты… Брови вразлет… Нос горбинкой…

– Ну давай… удачи.

Снова падает сердце, так и не успеваю спросить – то, что вертится на языке, о чем хочу спросить уже давно, не могу, да и кто она, кто я, сколько у нее таких было… и не таких… и всяких…

Вертолет выплевывает меня в пустыню, в пепел, в кровь, в смерть. Хочется верить – что со мной ничего не случится, Она убережет… Да что убережет, у нее таких, как я было… и будет… И кто знает, что с ними стало…

Ищу ее. Ту, вторую, которая убегает от меня, через города, через державы, через континенты, через миры. Тут, главное, не искать, не думать, сердце само подскажет, куда идти… А что сердце, туда и идти, где смерть, где огонь, где кровь, где убивают, где страшно. Там-то она и есть…

Город дрожит в отблесках огня, пламя ревет, карабкаясь по стенам домов. Город – еще живой, еще не сожженный дотла, но уже – опустошенный, брошенный всеми и вся, ощерившийся дулами винтовок – из закоулков, из окон, из щелей. Смерть со свистом проносится мимо, еще одна смерть кусает мне кончик уха, горячее, красное, вязкое струится по щеке…

Вижу ее. Еще сомневаюсь – она не она, мало ли какие есть женщины, да какие могут быть женщины – тут, в умирающем городе, растерзанном войной. Идет – медленно, не спеша, некуда ей торопиться, у нее вся вечность впереди.

Никогда не видел, чтобы она что-то делала, да и не нужно ей что-то делать, просто вот так, идти потихоньку через руины, и сами собой будут падать бомбы, гореть города, земля напьется свежей крови…

Как она это делает…

Как всегда делала – века, века, вот так же шла через пустыни, вела за собой Тамерлана, играла, строила пирамиды из черепов, вот так же ночевала в шатре Аттилы, шла по пылающим городам, объятая пламенем. Вот так же… Было, было… Иногда просыпается шальная мысль, поговорить бы с ней, заплатить бы – за сколько-то часов интервью, пусть навспоминает что-нибудь в диктофон…

Стреляю, винтовка больно клюет плечо. Промазал, да какое к хренам собачьим промазал, видел же, черт побери, попал же… Нет, убегает, легко, быстро, со всех ног, светлые волосы разметались по ветру. Рядом со мной вздымается земля – даже не успеваю испугаться.

Почему-то верю – Она меня убережет.

Она… когда я увидел ее первый раз… Черт меня забросил в какой-то городишко, разоренный войной, какой войной, да не помню, какой, много их было на моем веку… Как всегда – ходишь по огромной свалке, которая когда-то была городом, вытаскиваешь из-под обломков кого-то, кого еще можно вытащить. Репортажи… да какие там к чертям собачьим репортажи, никогда не понимаю журналюг, которые вороньем слетаются на падаль, вытащат спасатели изуродованный труп, они уже тут как тут, только что не облизываются…

Там-то и встретил ее, полную, смуглую, сидела над трупом девочки, я еще отвел глаза, репортаж бы сделать, да какой там репортаж, у матери горе… стоял, смотрел, как растирает виски девочки, смывает кровь с разбитого лба…

Тут-то и случилось… Прикоснулась губами к девчушкиной щеке, замерла… и вот уже девочка встает, отряхивается, скулит, больно, и эта, смуглая, полная, толкает ее в сторону палатки с красным крестом, иди, иди к тетям, они тебе шоколадку дадут…

С ума я сошел, что ли…

А очень похоже… как во сне смотрю, как она идет дальше, по мертвому городу, останавливается перед сломанной яблоней, гладит искалеченные ветви. Дерево выпрямляется, медленно, нехотя, склоняет к земле ветви, тяжелые от налитых плодов…

Какой там репортаж, какое там что, иду за ней, испуганный, завороженный, прихрамываю, растянул лодыжку, только что не спотыкаюсь о собственную тень. Смотрю – как она останавливается перед тем, что было храмом, легко поднимает огромные глыбы, как будто они из пенопласта, а не из камня, кладет – одну на другую. Камни выскальзывают из рук, она хватает их – снова, снова…

– Помочь вам? – бросаюсь к ней, еще сам не понимаю, что собираюсь делать.

Смотрит на меня – почему я не могу выдержать этот взгляд… Прикасается к моей лодыжке, сжимает, больно-больно…

– Ч-черт…

– Терпи… вот так. Здоров, парень…

– А вы…

Даже не могу спросить – кто вы.

– Журналюга, что ли?

– Ну.

– О-ох, слетелись вы… как мухи на мед… как война, так раздолье вам…

– Ну что вы, я не такой…

– Да все вы такие… знаю я ваше племя…

Отворачиваюсь, иду вглубь того, что было городом.

– Стой, малец, ты помочь хотел…

Смотрю на нее. Снова не могу выдержать взгляд. Глаза как угли… Брови вразлет…

– В армии служил?

– Было дело.

– Девочку тут одну убрать надо…

.

Киллером себя и представить не мог, тем более – и в мыслях не было, что придется когда-то убивать девушку. Стыдно сказать, первый раз дрогнула рука… Первый раз… с тех пор столько у меня было этих разов, сейчас бы не то что застрелил, своими руками бы ее задушил… стройную, длинноволосую, с бархатной кожей… Только она тоже не будь дурра к себе не подпустит…

Врываюсь в узкий проход между двумя еще живыми высотками, вижу ее, стреляю, попал, попал, черт меня дери, попал, вздрагивает, хватается за воздух…

Небо падает на землю, приминает меня.

.

– Ну вы это… коленочку-то поберегите, а то знаете, протез протезом, да всякое бывает…

Киваю. Так непривычно ступать по земле, а на улице уже листья желтые, так непривычно все это, небо, большое, высокое, почему я боюсь, что оно упадет мне на голову… здесь-то небо не падает.

– Ну пойдемте… за вами уже подъехали.

Обрывается сердце.

– Кто?

– Жена ваша. Она же жена вам, да? Знойная женщина… все звонила, про вас спрашивала…

Иду – по больничным дорожкам, все еще не верю, что мои ноги меня слушаются. Иду к машине, так и есть, вот она, сидит на полсалона, перебирает четки… Глазища черные, нос горбинкой… брови вразлет…

– Ну что, жив-здоров?

– Вроде да, – вымученно улыбаюсь.

– Садись, что ли, поехали… а то она-то нас ждать не будет…

Не говорит, кто она – понимаю, киваю.

– Она сейчас где?

– Как всегда. Везде. И еще много где. Сирия, Ливан… И вообще, у меня-то что спрашиваешь, твое дело за ней следить… и ловить.

– А вы…

– А что я, у меня сам знаешь, дел не меряно.

– После этой все… восстанавливать?

– Да что после этой… Чтобы реки текли, надо? Надо. Чтобы трава росла надо? Надо. Чтобы люди рождались надо? Святое. А солнце чтобы землю грело… а города чтобы стояли, не рушились. А…

– Все вы?

– Все я.

– А… чтобы люди умирали… это по ее части?

– Ишь, какой догадливый… Что, парень, в Хургаду поехать не хочешь?

Меня покоробило. Песчаные пляжи… Ласковое море… и это сейчас, когда где-то она поит землю кровью.

– Да нет…

– А придется. Там она… – смешок, – на пляжах… отдыхает.

Вздрагиваю.

– Так что давай. И это, парень… осторожнее давай.

– А что так?

– А так… не мы одни с тобой такие умные, она тоже человечков нанимает… чтобы меня хлопнули. И тебя. Так что в оба гляди…

Холодеет душа. Почему-то не хочется оставлять ее здесь… одну…

– Обо мне не беспокойся… твое дело ее грохнуть… Ну давай, парниша, удачи.

Крыльцо аэропорта выплывает из тумана, мерзко холодеет душа. Она сгребает меня в охапку, большая, сильная, впивается губами в мои губы. Живая, знойная… Нос горбинкой… брови вразлет…

Рушится мир.

Падаю – в бездну.

Не отпускаю ее, не уходи, не уходи, моя, моя, никому не отдам.

– И-ишь какой… как-кой парень пропадает, и не женат…

Спрашиваю – что давно вертелось на языке.

– А у тебя… таких… сколько было?

– Ой, тьфу на тебя. Да какое там… До того ль, голубчик, было… И ты тоже не заглядывайся, какая из меня к хренам собачьим жена… Домой придешь, а жрать нечего, а жена в сибирской тайге сосны растит… или реки гонит…

– А ничего… сам пожрать приготовлю… и ждать буду…

Смеется. Целует еще раз, крепко, жадно…

(продолжение следует)